АВТОР НЕЖНЫХ, ДЫМЧАТЫХ РССКАЗОВ… К 95-летию Юрия Павловича Казакова

Юрий Казаков родился 8 августа 1927 года в Москве. Подростком пережил войну, послевоенная юность и взросление, становление личности также прошли на Арбате. Казаков навсегда остался в душе «арбатским мальчиком», грубоватым интеллигентом с амбициями, с особым чувством избранности, хотя его родители — Павел Гаврилович и Устинья Андреевна — бывшие крестьяне, выходцы из Смоленской губернии. В 1965 году, в «Автобиографии» он писал: «В роду нашем, насколько мне известно, не было ни одного образованного человека, хотя талантливы были многие. Таким образом, — я первый человек в нашей родне, занимающийся литературным трудом».

Период поисков самого себя в послевоенной жизни затянулся: Казаков окончил строительный техникум, музыкальное училище имени Гнесиных, работал в оркестре Московского академического театра имени К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко. Наконец понял, что его призвание – не музыка, а литература и поступил в Литературный институт им. М. Горького. В 1957 году на семинаре у Константина Паустовского Казаков пишет рассказ на заданную тему. Паустовский, прочитав сочинение, сказал: «Мне, Юра, Вас учить нечему. Русская литература получила замечательного писателя».

Вхождение Казакова в большую русскую литературу было стремительным. Вот как говорил о нём писатель Юрий Нагибин: «Мой друг не ведал периода ученичества, созревания. Он пришёл в литературу сложившимся писателем. С прекрасным языком, отточенным стилем и внятным привкусом Бунина. Слово было дано ему от Бога. И я не встречал в литературе более чистого человека».

В 60-е годы Юрий Павлович много ездил по стране. Но больше всего его тянет на Север. Изначальный интерес был связан с отцом, которого в 1933 году за неосторожный разговор сослали в Вятскую губернию. После войны освободили без права проживания в столице, и он поселился в Вельском районе Архангельской области. Юрий Казаков с матерью навещали его. О нечастых встречах с отцом Казаков пишет в своих дневниках, в рассказе «Во сне ты горько плакал» автор вспоминает последнее свидание с отцом перед высылкой: огромное поле где-то под Москвой, молчаливая шеренга людей, военные с овчарками, паровоз с теплушками, — а на противоположной стороне поля плачущие женщины с детьми, и среди них он, пятилетний, с матерью… Так что, представления о «Северах» с детства были душевной болью…

Всё изменилось в 1956 году. Юрий Казаков впервые приехал в Архангельск и влюбился в эти края на всю жизнь. А в следующем году именно в Архангельске появился на свет один из ранних рассказов Казакова – «Тэдди». Казаков гордится им. В письме к своей однокурснице по институту он пишет: «Ты знаешь, меня-таки уже раздолбали в Архангельске. Статья называется «Тени прошлого». Тон и содержание этой статьи я тебе не стану цитировать, только конец. Он вот каков: «На наш взгляд, выход в свет книги Ю. Казакова, грубо искажающей нашу действительность, облик наших современников, строителей коммунизма – ошибка Архангельского издательства…». А сама статья такова, что пусть меня повесят, если архангельские аборигены уже не расхватали мою книжку, чтобы постараться узнать, что же это за собака «Ю. Казаков». Я страшно люблю своего медведя, горжусь тем, что не пошёл на поводу у массы редакторов и рецензентов, которые предлагали искоренить в ней дух свободомыслия».

С тех пор почти каждое лето Казаков проводил на Севере, на побережье Белого моря в поморских деревнях и даже в Арктике. Северу он посвятил лучшие свои произведения.
В своём очерке «Вот и опять Север» Юрий Павлович писал: «Я шёл побережьем от деревни к деревне,… где пешком, а где на карбасах и мотоботах… Так начался для меня Север… Я ездил на Белое море ещё и ещё, пока наконец не взялся за «Северный дневник». И дописывая последние главы «Дневника», я думал, что северные мои странствия – и открытия, и восторги, и печали – уже позади, но как же я заблуждался! Север не отпускал меня, а притягивал всё сильнее… пока я не понял вдруг, что чуть не каждый человек, родившийся и выросший в суровом краю, – герой…».

Потом все эти впечатления и встречи превратились в рассказы, — живые картинки живой жизни: «Манька», «Долгие крики», Нестор и Кир», «Поморка», «На еловом ручье», «Никишкины тайны», «Белуха». Читаешь, и сам вдруг оказываешься как бы внутри рассказа, идёшь за автором, ощущаешь и шум реки, и запахи мхов и костра, и слышишь странное пение, от которого тебя захлёстывает «высокая тоска, необъяснимая словами», и хочется плакать и смеяться.

Особенно Юрий Казаков любил Лопшеньгу, считал её самой красивой поморской деревней и жил здесь подолгу. Огромного, в сером свитере, его часто видели среди местных рыбаков. После Михаила Пришвина, только Юрий Павлович Казаков по-настоящему правдиво и художественно высветил людей, живущих рядом с Белым морем, оживил и одухотворил исконную северную деревню.

Вот начало рассказа «Никишкины тайны» (1957): «Бежали из лесу избы, выбежали на берег, некуда дальше бежать, остановились испуганные, сбились в кучу, глядят заворожённо на море. Тесно стоит деревня! По узким проулкам деревянные мостки гулко отдают шаг. Идёт человек — далеко слышно, приникают старухи к окошкам, глядят, слушают: сёмгу ли несет, с пестерём ли в лес идёт или так. Ночью, белой, странной, погонится парень за девушкой, и опять слышно всё, и знают все, кто погнался и за кем.
Чуткие избы в деревне, с поветями высокими, крепко построены, у каждой век долгий — всё помнят, всё знают. Уходит помор на карбасе, бежит по морю, видит деревня его тёмный широкий парус, знает: на тоню к себе побежал. Придут ли рыбаки на мотоботе с глубьевого лова, знает деревня про них, с чем пришли и как ловилось. Помрёт старик древний, отмолят его по-своему, отчитают по древним книгам, повалят на песчаном угрюмом кладбище, и опять всё видит деревня и вопли жёнок принимает чутко».

В одном из последних рассказов Казаков размышляет о доме, — отчем, прадедовском, которого у него, обитателя коммунальных квартир, никогда не было. В лирическом монологе, обращённом к маленькому сыну, Казаков говорит: «Как жалею я иногда, что родился в Москве, а не в деревне, не в отцовском или дедовском доме. Я бы приезжал туда, возвращался бы в тоске или в радости, как птица возвращается в свое гнездо… Один мой друг, рассказывал как на войне бежал в атаку и вместе со всеми кричал: «За Родину!», а сам видел в эти, может быть, последние свои секунды на земле, не Родину вообще, а отцовский дом и сарай, и сеновал, и огород, и поветь в деревне Лопшеньга на берегу Белого моря!»(«Свечечка», 1973).

В последние годы жизни Казаков писал мало. Непревзойдённый мастер психологического рассказа, никогда не смешивающий политику с художеством, чутко уловил конец свободы творчества, начало стагнации общества и тотальной идеологической пропаганды. По складу своего темперамента он был созерцателем, а не борцом, и как-то незаметно исчез из литературы. Большинство замыслов писателя так и осталось в виде набросков. Некоторые произведения Казакова были изданы уже после его смерти в сборнике «Поедемте в Лопшеньгу». Эта последняя книга, в составлении которой принимал участие сам автор, объединяет рассказы, очерки и литературные заметки разных лет. Воспоминания о Константине Паустовском, которого Юрий Казаков со студенческих лет считал своим учителем и наставником, дали название этой последней книге.

Автором нежных дымчатых рассказов назвал Юрия Казакова его друг и участник совместных путешествий по Северу Евгений Евтушенко. Знаменитый поэт посвятил своему не менее знаменитому другу несколько стихотворений, лучшие из них «Долгие крики», «Вологодские колокола» и, родившееся в Архангельске, в охотничьей избушке, стихотворение с названием «Шутливое».

Комаров по лысине размазав,
Попадая в топи там и сям,
Автор нежных, дымчатых рассказов
Шпарил из двустволки по гусям.

А когда храпел, ужасно громок,
Думал я тихонько про себя:
За него, наверно, тайный гномик
Пишет, нежно пёрышком скрипя…

Эти нежно-дымчатые поэтические зарисовки не уводили людей от реальности, а помогали им увидеть красоту и значимость каждой человеческой жизни, сохранять в себе мыслящее начало и достоинство. И мы, северяне, особенно благодарны Юрию Павловичу Казакову за его любовь к Северу, за память о русской северной деревне и людях живущих на побережьях Белого моря и Северного ледовитого океана. Встреча с Архангельском и Севером была важным событием в жизни писателя. Сам он сказал об этом так: «В жизни каждого человека есть момент, когда он всерьез начинает быть. У меня это случилось на берегу Белого моря».

На фотографиях: Москва, Лопшеньга, типы северян, сохранённые в картинах художника Василия Рождественского и произведениях Юрия Казакова (д. Лопшеньга)